Министр почесал затылок, скорчил гримасу, очевидно, долженствующую означать «дайте подумать» и… рассмеялся.

— Глупо это все вышло, господин Фигаро… Лет пять назад… ну да, как раз в середине июля, меня затащили сюда друзья. Мы отмечали мое повышение, хорошенько накачались в столичной «Повозке и Лошади», и кому-то пришла в голову идея, что летний домик, шашлык под открытым небом и рыбалка вечерами — хорошая идея. Кое-кто воспользовался старыми связями, кое-кто кому-то телеграфировал… в общем, проснулся я уже в этой самой усадьбе, весь помятый и с жуткой головной болью… Хорошо что после повышения дают месячный отпуск…

Мы весьма мило проводили тут время: старгородские девочки, мясо на углях, шампанское, мордобои — все как надо. Потом мои друзья-приятели разъехались по домам, а я решил задержаться еще на недельку — поохотиться. Люблю охотиться один, в тишине, понимаете?

— Очень хорошо понимаю, — кивнул следователь.

— Ну вот… И как-то вечерком, пристрелив довольно крупного оленя, я сидел на пенечке, покуривал и ждал, пока прибегут помощники егеря, дабы оттащить тушу в усадьбу. Я уже прямо видел здоровенный сочный кусок оленины на вертеле, когда вдруг увидел шагах в десяти…

— Призрак?

— Н-н-нет‥ Ну… Я ведь призрак никогда не видел, понимаете? Почем мне знать, призрак это был или нет?‥ Но выглядел он вполне себе живенько — молодой парень, кажется, лет двадцати.

— Вы хорошо его рассмотрели?

— Не то чтобы очень. Он стоял близко, но его скрывал густой подлесок. Я, было, подумал, что егерь вернулся и помахал рукой, но потом сообразил, что егеря в черном не ходят.

— Он был одет в трико?

— Скорее, в комбинезон. С такими, знаете, застежками на длинных петлях. Волосы темные, лицо… Обычное, вроде, лицо… И тут он достал свою свирель и начал играть. И я вам скажу, это было не особо приятно.

— На что это было похоже? Сама музыка?

Министр задумался.

— Я бы не назвал это «музыкой», — сказал он, наконец. — Скорее, это было нечто, вроде навеянного сна. Знаете, в столице эти балаганчики? «Заплати золотой и увидишь эротический сон с балериной Курыгиной»? Там еще такой кристалл…

— Знаю, — кивнул Фигаро, — иллюзия плюс пси-внушение. Фирма «Павильончик Снов»… Кстати, у Курыгиной там пай в общей доле и старушка давно живет только на проценты… Но мы отвлеклись, извините… Что было дальше?

— Я похлопал себя по щекам — мне показалось, что у меня начались галлюцинации. И все прошло довольно быстро: парень в черном пропал, наваждение развеялось, но остался… такой своеобразный привкус… как после дурного сна. Но это тоже долго не продолжалось: пришел егерь с помощниками, и мне стало не до того. И еще неделю было не до того, пока не начались… Не началось это всё.

— Сны?

— Да, сны. — Рамбо дернул плечами. — И, если позволите, я бы предпочел не останавливаться на этом моменте. Возможно, позже, когда я наберусь храбрости… — Он громко сглотнул.

— Ладно, — Фигаро захлопнул блокнот, — не буду вас более третировать, дамы и господа. — Итак, ситуация выглядит следующим образом: вы подверглись неизвестному влиянию неизвестного существа. Пока что я не располагаю материалами, которые позволили бы сделать мне какие-то выводы, но уже завтра днем я надеюсь получить первые документы. Сейчас я вас покину до утра — Гастон, вас это не касается! Вы мне нужны! — но у меня будет просьба. Если кто-либо из вас хочет что-то мне сказать, но не желает делать это при остальных, я жду его у себя в кабинете через три часа. Если же этот «кто-то» не желает общаться лично, то пусть просто изложит все письменно и просунет письмо под мою дверь. Все ясно?

Шесть голов одновременно кивнули.

— Очень хорошо… И, Гастон, захватите вот эту лампу… И вот эту тоже, пожалуйста.

…Когда в комнате стало светло (Фигаро вовремя сообразил, что электрические лампочки под потолком, скорее всего, не работают — коммуникации усадьбы еще не были восстановлены — поэтому и попросил Гастона захватить лампы), следователь плюхнулся на диван и, положив ноги на роскошный деревянный подлокотник, принялся листать блокнот.

— Итак, Гастон, что мы имеем?

…Гостевые комнаты «Тенистый Аллей» были очень милыми: маленькими, хорошо обставленными и очень чистыми, а уж какие тут были диваны — настоящие пуховые плацдармы для вторжения в обитель Морфея! Но особенно следователю понравилось окно: высокое, похожее на арку, с удивительной красоты витражной вставкой у самого потолка.

— Мы имеем, — Гастон стащил с ног сапоги и принялся шаманить у камина, шурша промасленной бумагой, — одного короля, одного министра, известнейшую дамочку, героя войны и психа-музыканта — скорее всего, содомита.

— Клерамбо? —  Фигаро лениво поболтал ногами. —  Он не содомит, просто выспренный дурак… Ну, хорошо, Гастон, а теперь скажите мне: что их всех объединяет?

— Их истории про Черного Менестреля? Кошмары?

— Нет, — фыркнул следователь. — Их истории, друг мой, как раз их разъединяют. Вот скажите: что во всех этих «исповедях потерпевших» вам показалось странным?

Гастон чиркнул длинной серной спичкой.

— Ну, вот, хотя бы история музыканта. Она, по-моему, бред.

Фигаро вздохнул.

— История Клерамбо, милый Гастон, отличается от прочих воистину графоманским пафосом и, скорее всего, придумана от начала и до конца. Но меня больше заинтересовал рассказ министра.

— Алексиса? А что с ним не так?

— История Рамбо, — Фигаро задумчиво посмотрел на клок пыльной паутины, плавно качающийся у резного потолка, — наиболее сильно отличается от всех прочих. Во-первых, она изобилует ненужными подробностями. Во-вторых — и это самое странное — Рамбо единственный, кто пытался привнести в свой рассказ долю юмора.

— И что это значит?

— Пока не знаю. Но прошу вас это отметить.

— Может, он врет? — Гастон шаркнул заслонкой на трубе.

— Не знаю, не знаю… Он выглядит напуганными и измученным, но он единственный, кто пытается это скрыть и даже пробует шутить. Может быть, это в его характере, а может быть, тут что-то другое — понятия не имею. Но взять ту же госпожу Воронцову. Ее рассказ сумбурный, рваный, но, без сомнения, искренний.

— Ах, Фигаро, — Гастон снял шляпу и принялся махать ей точно веером, раздувая огонь в камине, — вы плохо знаете женщин. Особенно богатых женщин. Они — мастера притворства, театралы. Все, что они говорят, вы можете смело делить на